Президент согласия Минтимер Шаймиев: “Я взял ответственность на себя”

Татарстан (просьба не называть Татарией) — богатейший регион России. Причем отличился он не только в экономическом плане. Опыт и успехи этой республики в национальной политике скоро будут изучать во всем мире, где идет столкновение ислама и христианства. Президент республики Минтимер Шаймиев — человек одержимый, особенно в том, что касается мирного сожительства религий и народов. Где в республике строится церковь — там рядом возводится и мечеть.

Самые северные мусульмане — так называют татар — раньше жили преимущественно на селе, а русские — в городах. Казань в XX веке во многом сформировалась вокруг предприятий военно-промышленного комплекса, которые были эвакуированы в тыл после нападения фашистов. Последствия той военной неустроенности, так называемое ветхое жилье, ликвидируют до сих пор. К тысячелетию Казани, которое будет праздноваться этим летом, город преобразился. Правда, многие его оборонные предприятия стоят без заказов, но прочая экономика развивается, и в Татарстане дешевые (по сравнению с Москвой) продукты питания. Внешних следов господства клана Шаймиева, о котором много говорит местная оппозиция, в Казани я не обнаружила. Разве что плакат по дороге из аэропорта в тамошний кремль, на котором Шаймиев запечатлен с детьми — тремя мальчиками разных национальностей.

Резиденция Шаймиева расположена в кремле и стоит на берегу Волги. Из окна открывается широкий вид на противоположный берег. “Вот видите, — сказал Минтимер Шарипович, подойдя к окну, — там стояли ветхие лачуги, а теперь многоэтажные дома”. Дальнейшая наша беседа с президентом Татарстана проходила в каминном зале. Подавали чай с натуральным местным молоком.

— Почему, когда Путин назначил вас на новый срок, вы сказали знаменательную фразу: теперь оппозиция может успокоиться.

— Я, по-моему, сказал: пусть берегут свое здоровье. Когда идут выборы, любые партии и оппозиции активизируются, они ведь для этого и живут. Но факт наделения полномочиями свершился. Это не одолжение. Я взял всю ответственность на себя. Меня силой никто не заставлял. — Почему вы так уверены в себе?

— Я считаю, что для президента один срок — это не срок, он может быть случайным. А в России тем более. Как говорят: один ребенок — это не ребенок, два ребенка — это полребенка, три ребенка — это ребенок.

— Когда я ехала из аэропорта “Казань”, то видела у дороги плакат, где вы запечатлены с тремя мальчиками... Это символ?

— Я с детьми часто фотографируюсь. Где ни бываю, сам предлагаю: давайте сфотографируемся. Дети обычно ждут этого, ведь я все же президент. И потом — детей не обманешь. Если к тебе дети тянутся, значит, у них в семье о тебе говорят хорошо...

— Вас называют гарантом социально-экономической стабильности Татарстана. Тяжело быть гарантом?

— Правильно называют, как же иначе. Но я всегда говорил, что со слабым характером во власть нельзя ходить. Жизнь сурова — утром на мой стол ложится вся сводка происшествий за сутки, о хорошем ведь в них не пишут. Или, к примеру, когда на прием приходит человек, у которого умирает ребенок. А у нас его не могут вылечить — только за границей. Такие случаи меня выбивают из строя. Я сейчас поставил задачу: что есть в медицине передового, чтобы это было доступно и в Татарстане. Как с детской лейкемией. Как бы не сглазить,мы уже лечим на уровне европейских врачей. Сейчас также вводим в практику операции шунтирования на сердце. Уже купили оборудование. Под началом Акчурина готовим специалистов.

— Знаменитый татарин из Москвы приехал помогать своим землякам?

— Конечно. Он будет помогать. В Америке ведь эту операцию делают чуть ли не как у нас аппендицит.

— Несмотря на все ваши благие деяния, в прессе постоянно всплывают заметки о том, что вы опутали всю республику своими связями, что повсюду у вас свои люди.

— А как же по-другому? Мы бы с вами и не беседовали, если бы у меня не было команды. Вот наш “Ак Барс” проиграл в хоккей, имея классных игроков, мировых звезд. А вывод из этого один: игроки есть, команды нет. Без команды нет дел, нет результата.

— С вашей стороны последуют какие-то оргвыводы после поражения “Ак Барса”?

— Нет, я болельщик. Я просто люблю спорт. Конечно, мы ставили высокие цели. В этом году мы празднуем тысячелетие Казани, и желательно было бы одержать победу.

— На хоккейную команду ведь тратятся немалые деньги?

— Зависть — плохое качество. В СМИ много пишут о казанской команде, а что, другие тратят малые деньги? Вон у московского “Динамо” сколько источников финансирования! И, я не побоюсь этого слова, — интересы “Динамо” лоббируют. А посмотрите “Авангард”, “Магнитку” или “Локомотив”, которые Яшина, Ягра и других купили, — это же не бесплатно. Всем приходится вкладывать большие деньги, все тратятся, и это хорошо, я этому рад. В нынешнем году мы увидели хоккей мирового уровня.

— Так какие же выводы вы сделали о хоккее?

— Выводы такие: в Татарстане будет хоккей, сильную команду в ближайшие годы мы составим из своих игроков, из своих воспитанников. Это не пожелание, это уже работа. Мы создали хорошую школу, строим уже одиннадцатый ледовый дворец. Дети все время что-то пинают, мяч или шайбу — не важно. Эту потребность только надо превратить в спорт, чтобы он стал еще и гордостью, чтобы манил всех и вся. Так что не ругать надо, а благодарить тех, кто спонсирует хоккей или другие виды спорта.

— Вы боготворите спорт, потому что и вам в ваши годы он позволяет оставаться в хорошей форме. Ходят слухи, что вы переплываете Волгу.

— Уж не Волгу. Для долгого плавания вообще нужно не менее 26—27 градусов, тогда комфорт. А плавать люблю. В прошлом году проплыл 429 километров в бассейне. А по Волге я катаюсь на обычной лодке, на веслах. Я даже шучу: гребу веслами один, а молодежь на пляже лежит. Отдыхают, а я, понимаете... Раньше хоть в школах физкультура была. Это сейчас дошли до того, что на уроке физкультуры фильмы показывают. Я сказал: выгнать всех, пусть бегают... Это не каприз. Ко мне каждый раз после призыва приходит отчитываться военком. И каждый раз приносит список подростков, не подлежащих призыву “из-за недоедания”. Меня это бесит. Чушь. Это от недостатка движения. Мало движения, организм не развивается. Когда мы учились, нас вызывали в военные лагеря, на сборы. Погоняют целый день, потом на обед приходишь, а там полбуханки черного хлеба с холодной водой. Сразу проглатывали. Когда есть хлеб и картошка, не бывает голода.

— В 2007 году вам исполнится 70 лет. Политики не уходят на пенсию?

— Думаю, не только политики. Если человеком что-то движет, если он чувствует свою востребованность, то это лучший стимул, чтобы быть здоровым. У работающего человека мозг все время действует, и нет места лени. Думаю, пенсионер просто дает расслабиться мозгу, и тот начинает отдыхать, последовательно сдавать все позиции.

— Вы очень грамотно отстаиваете свое президентство, причем уже в четвертый раз! Вы любите власть?

— У меня этой болезни нет. Я всю жизнь у власти, в 25 лет я уже был директором. В перестроечные годы очень много всплыло людей, которые считали себя способными руководить, и многим удалось добраться до власти. Но они надорвались. Думали, что могут, а не получилось, люди им не поверили.

— Вам верят?

— Я думаю, что люди воспринимают меня так: президент сказал, значит, будет. Они меня знают, а я знаю всю эту жизнь снизу. Вот, когда приезжаю в районы, они, конечно, готовятся, но мне-то сразу ясно, где бутафория, а где нет. Всегда нахожу возможность поговорить с людьми, которые стоят чуть поодаль. Мой лозунг: все люди — наши люди. Никого нам не подбрасывали с другой планеты.

— И все же мы все в некотором роде произошли на другой планете — в СССР! А вы руководитель, который начинал еще тогда, при советской власти! Как вы перестроились?

— Раньше задача людей была такая: родился — трудись, о себе не думай. Голыми рождались, голыми и уходили в мир иной. Думали только о том, чтобы страна была богатой, а о том, что останется детям, — нет. Как может быть страна богатой, если после себя ничего не оставить? Из бедных людей не будет ни богатого Татарстана, ни богатой России. И вот теперь нам вдруг предложили совсем иное общество. Человек сам о себе должен заботиться. Почему социальные реформы сейчас воспринимаются трудно? Так ведь все мы раньше жили в стране сплошных собесов, людей не в чем обвинять. Молодым реализоваться легче, они начинают жить уже в другое время.

— Вы, я слышала, очень жестко воспитывали сыновей. Когда ваш сын начал курить, вы ему сигарету в рот вставили зажженным концом?!

— Да, и спрашивал пару лет время от времени: не хочет ли еще кто покурить? Я сам никогда не курил.

— И вас строго воспитывал отец?

— В доме всегда было несколько плеток. Когда надо, папа и мама возьмут и пройдутся по мягкому месту, и все становится ясно — ты наказан, больше так нельзя. В семье было десять детей, тут не до тонкостей воспитания.

— Плюс к этому восточные традиции?

— Мы уж не настолько на Востоке. У нас свой особый менталитет, он отличается от среднеазиатского, кавказского. Мы же находимся как раз на стыке Европы и Азии. Даже чисто внешне мы выглядим больше как европейцы. С этой точки зрения интересен и сам факт празднования 1000-летия Казани. Юбилеев много может быть, но председателем оргкомитета не везде является Президент РФ В.В. Путин.

— Вы хотите устроить нечто подобное тому, что было в Санкт-Петербурге?

— Не обязательно. В истории становления Российского государства Казань играла огромную роль, она может сыграть не меньшую роль и в евразийской политике. Не зря В.В. Путин сказал, что 1000-летие Казани — это событие и мирового масштаба. Фактор толерантности, межконфессионального и межнационального согласия в сегодняшних мировых реалиях дорогого стоит. Хотим или не хотим, конфронтация между христианством и исламом сегодня в мире есть. А у нас другой опыт.

— Зачем же тогда некоторые исламисты включают Татарстан на своих картах во всемирный халифат?

— Видимо, это плод чьей-то больной фантазии. И

слам — один из основ и истоков России, наряду с православием, и никогда ни одному имаму или богослову за эти века не приходило в голову входить в какой-либо халифат. Какой халифат в Татарстане, где более 40% русского населения? — В Чечне тоже жили русские — ну и что?

— Я всегда говорил, что президентом Татарстана должен быть только центрист. И на будущее тоже.

— А это правда, что в органах власти Татарстана снижается процент русских?

— Это непростой вопрос. По последней переписи, в республике татар — 53%. Они в основном живут в сельской местности. Сельских районов у нас 43, а городов — 12. Перевес прежде всего получается из-за этого. В первом парламенте было до 90% татар — результат общественной активности татар и “беспартийных” выборов. Сейчас уже другое соотношение депутатов, работают партии и движения. Большинство голосов имеет партия “Единая Россия”, которая находит баланс. Только таким образом можно регулировать, через партии и движения.

— У вас большой дом?

— Нет, не очень. Это не дом, а дача. 140—150 кв. метров все сооружение.

—Маловато по нынешним меркам.

— Я об этих вещах, как правило, не говорю. Думаю, что все равно не поверят. Вот старший сын после института поехал работать мастером в Набережные Челны, получил по месту работы однокомнатную квартиру. Потом его жене дали, так у него оказалась двухкомнатная. Потом они переехали в Казань. Лет 10—15 жили в обычном доме в квартале, куда переселяли жильцов из ветхих домов, и вот недавно переехали в новую квартиру.

— Вам, конечно, хотелось бы, чтобы ваше дело продолжили сыновья? Почему они равнодушны к политике и больше увлекаются автогонками?

— Они видят мой образ жизни.

— А что в нем плохого?

— Знаете, перед тем, как пойти на четвертый срок, я разговорился с одним нашим писателем. Я очень уважаю его, живой классик, толковый и умный человек. Начал советоваться, а он говорит: чего тебе думать и сомневаться? Ты уже себе не принадлежишь...

— И все же вам бы хотелось, чтобы они продолжили ваше дело?

— Нет. Мне же не по династии это досталось.

— Вы переживаете за них? Ведь автогонки — это опасно!

— Оба чемпионы Европы.

— У Айрата были сломаны ребра и три сотрясения мозга...

— Обо всех болячках не расскажешь. Они были, и не только у Айрата. Конечно же, переживаю. Знаю, мне не все еще рассказывают.

— Может быть, они зарабатывают на этом деньги?

— Наоборот, только тратят.

— А где берут?

— Зарабатывают. Особенно младший. Ведет очень цивилизованный бизнес, что мне нравится. У него нет понятия урвать, добыть. Его не столько деньги интересуют, сколько успех, чтобы дело выгорело. Причем он занимается не нефтью, хотя в газетах писали, что он является председателем совета директоров “Татнефти”. Он никогда им не был.

— Вы так говорите, словно оправдываетесь. Ваши сыновья успешно занимаются бизнесом — прекрасно! Не в дворники же им идти?

— Вы все правильно говорите. Ну, конечно, когда они берут кредиты, фамилия Шаймиев имеет косвенное значение. Это как гарантия. Хотя, заложив мою квартиру, много не заработаешь. — Ваша жена или ваши родственники участвуют в управлении Татарстаном?

— Моя жена? Нет, не участвует. Опять скажут, что Шаймиев хвалит свою жену, но она просто прекрасная жена, красавица, надежный тыл и мой внутренний комфорт на всю жизнь.

— Вы ведь жили очень бедно, когда поженились?

— У нас до сих пор нет обручальных колец. Платья свадебного у невесты тоже не было. — У вас на даче есть домработница?

— Нет. Жена никого к хозяйству не подпускает. Это наш внутренний мир. Она и готовит только сама, сама ходит на рынок. Про нее легенды там ходят.

— Вы богатый человек?

— Обеспеченный. У меня ни в чем нет нужды. Лично у меня и моей жены потребности очень скромные. Есть несколько костюмов, пар обуви, есть где жить.

— Какие у вас отношения с религией, я читала, вы совершили малый хадж в Мекку в 94-м году. Что значит малый?

— К сожалению, я еще ни большого, ни малого не совершил. Это ошибка. Пусть тот, кто об этом пишет, грех на душу не берет.

— А вы хотите, у вас есть потребность в этом?

— Сейчас, пожалуй, есть. В этих вопросах нужно быть самим собой. Я вырос, окруженный противоречиями. Брат моей мамы был даже муллой, а папа — ярым, убежденным коммунистом. При папе наш дядя не мог совершать намаз, дома был запрет. Сейчас руководители Москвы и Президент РФ ходят по праздникам в соборы, крестятся. Я еще ни разу не делал подобного по канонам ислама, хотя считаю себя мусульманином. Сейчас я более готов к этому, чем когда-либо, и по душе, и по совести.

— Говорят, что в Татарстане есть медресе, где учились террористы? Вы лично это медресе видели?

— Я лично не видел, но вовремя понял, откуда ветер дует. Однажды, когда я был в Малайзии, познакомился с молодыми людьми из Татарстана, которые учились в исламском центре. Я побывал там. Спрашиваю: а как вы сюда попали? Отвечают: нас послали... Я задумался, мы никого не направляли, никто не обращался за помощью. Приехав в Казань, я начал интересоваться, а где же у нас еще дети учатся. Никто толком не знает. В первые годы перестройки вы сами знаете, какая граница была... Я задумался: дело тут может обернуться очень серьезно. Неизвестно, какими ребята оттуда вернутся. А мы тем временем построили тут полным-полно мечетей. Было 23 мечети, а сейчас их тысяча с лишним по республике. Тогда мы решили работать на опережение. Создали свой исламский университет. Чтобы у себя готовить имамов, причем не только для Татарстана, но и для всей России. У себя надо готовить, ведь святое место пустым не бывает, для каждой мечети нужен имам. Откуда он придет? Что принесет? У нас свой уклад, более светский. Наших ребят, выросших и воспитывавшихся здесь, втянуть в такие дела сложно, у нас менталитет другой. Бояться надо привнесенного ислама.

— Вы завидуете тому, как богато живут граждане некоторых нефтедобывающих стран — ОАЭ, Саудовской Аравии?

— Теплый климат, мы едем к ним отдыхать, а через двадцать дней хочется домой. Туда, где родились... Не зря говорят — Родину не выбирают. Там другая жизнь, все другое. Возьмите Уразу — пост, он у нас очень строгий, даже воду пить нельзя. Ураза иногда приходится на летний период, когда дни длинные, а от восхода до заката солнца даже воду глотнуть нельзя. Каноны ислама такие. Но в Саудовской Аравии в жару не работают. Они сидят в тени, им и пить не надо. А здесь, когда загружен работой... Сравнивать страны поэтому невозможно.

— А сравнивать религии?

— Чего их сравнивать, пусть живут рядом. У нас сейчас идет уникальная стройка. По России это единственный случай. На территории Казанского кремля реконструируется Благовещенский собор — памятник архитектуры XVI века, а рядом воссоздается другое культовое здание — мечеть Кул Шариф, вместо разрушенной в том же веке. Летом и собор, и мечеть откроем. Мне это по душе и нашим людям тоже.

— В 95-м году Татарстан среди регионов был на третьем месте, а сейчас на пятом. Кто-то посчитал — по промышленному производству получается спад?

— Не так считают. Надо смотреть структуру промышленности, структуру экономики. Сейчас в России идет рост добычи газа и нефти. А мы не можем это сделать. Удельный вес нефтяной промышленности у нас и так очень высокий. Мы добываем 30 миллионов тонн нефти в год и больше не хотим — нерентабельно. Мы открыто об этом говорим, потому что у нас старые месторождения. Поэтому у нас тут роста нет. Плюс к этому — мы потеряли очень много оборонных заказов.

Казань — это начиненный оборонными заводами город. Министерство обороны вертолеты не покупает. И самолеты практически не заказывают. Поэтому наш рост, даже если он небольшой, для нас очень значимый. Мы развиваем нефтехимию, она более эффективна. Греф и его команда думают: как они будут жить без высоких цен на нефть? Для нас этот вопрос решен — нефтехимией. У нас сильная команда, молодое правительство, молодые министры... У нас сильная банковская система сейчас. А как нас в свое время ругали за то, что не пускаем к себе московские банки? Все, у кого банки были только московские, после дефолта остались с носом. Разве это можно было не предвидеть?

— Хорошо, когда президент хозяйственник?

— Да, я себя считаю хозяйственником. Но и за политикой слежу. Вот административная реформа, которая сейчас проводится в РФ. Она никому непонятна, и никто ее не приемлет, просто вслух не говорят. Я считаю эту реформу обреченной на неуспех. Живя в рыночных условиях, нельзя пытаться централизовать всё и вся и командовать из центра.

— Вы Владимиру Владимировичу говорили об этом, когда сидели в этом же зале?

— Говорил.

— Он не соглашается?

— Не то что не соглашается. Владимир Владимирович — президент, он поручает найти более эффективную структуру управления. А есть правительство, есть мозговой центр, люди, которые взяли эту ношу на себя. Они должны определиться.

— Какой сейчас уровень жизни в Татарстане, каковы цены на бензин, хлеб, мясо, вы знаете? — Конечно. Этого нельзя не знать. Когда Екатерина как императрица первый день вышла на работу, она приказала, чтобы каждое утро у нее были цены на дрова, керосин, соль, хлеб и остальное... По федеральному округу у нас продукты несколько дешевле, потому что мы село сохранили. Мы один из самых крупных производителей зерна и молока в России.

— А вы пьете молоко?

— Пью. Каждое утро творог с молоком и с домашним вареньем.

— Вы, я знаю, следите за своим весом. Вы сейчас на диете?

— В жизни у меня не было диеты. Чепуха все эти диеты... Человек всю жизнь хочет есть то, что ел в детстве. Я вот без картошки жить ни дня не могу, какие там бананы.

— В политическом плане для вас в Татарстане все благополучно? Не ожидается тут бархатных революций?

— Когда у меня спрашивали, почему вы поддерживаете вертикаль власти, которую предлагает Путин, я говорил: он хочет сделать то, что мы уже сделали в Татарстане. Сейчас создан новый закон о местном самоуправлении. Но что бы ни говорили, какой бы закон ни писали, я не буду безучастно смотреть, кто пойдет на выборы и кому отдадут предпочтение. По форме это красиво и демократично. Но если во главе района или города окажется несостоятельный человек, это же беда для всех. Поэтому я постараюсь повлиять — своим мнением. Отвечать в конечном счете за состояние республики мне.